я поначалу была себе девочкой, а потом захотела стать героем.
пока я была дееевочкой, меня очень волновали лосины, неонового цвета шнурки и наклейки на дневник, а ещё второгодник андрей глебов.
пока я была дееевочкой, мы разговаривали с чёртиком. рисуешь мордочку с высунутым языком, вокруг буквы. прокаливаешь иголку на огне, вставляешь ниточку, за которую держаться, ставишь чёртику на язык и погнали спрашивать. про второгодников, конечно. чёртик тогда сказал, что у меня будет два мужа (не знаю, когда успеть-то). и коридор из зеркал делали, и воск лили (пытаясь рассмотреть в этих плюхах портретное сходство с второгодниками).
андрей глебов остался на третий год, и мне нравились другие два второгодника. у меня определённо был стиль. чтобы быть к ним ближе, я пересела на камчатку, хотя оттуда не видела вообще ничего, что пишут на доске. они у меня таскали котлету из рюкзачка и безбожно списывали.
зато я была очень нужная, а это почти похоже на любовь. и вообще, «девочка должна быть удобной и полезной, чтобы её любили».
правда, когда один из них стал регулярно обращаться с просьбой (ну как с просьбой. «если не сделаешь, я…») нарисовать за него черчение, я задумалась. моя нужность стала утомительной.
они остались на третий год, а у меня на летних каникулах случилось другое мировоззрение. пришёл цой, спел про две тысячи лет война, и я захотела быть мальчик и герой. может быть, даже второгодник. всяко, получается, удобнее и выгоднее.
я хотела быть мальчик года четыре как минимум, пока в жизни не появилась альтернативная девочка — которая не в коротком, а в длинном, и пишет песни. вот это мне тогда понравилось. песни я и так писала (как герой), а длинная юбка была для меня очень свежим решением.
короче, я стала обратно девочкой. правда, не очень послушной и управляемой. как у героя, у меня было своё, партизанское самоуправление, и школы на моих партизанских тропах не было.
по этому поводу меня отвели к специалистке — терапевтке. она была клёвая — тоже в длинной юбке, тоже в фенечках и с восхитительным родимым пятном на пол-лица. этим, судя по всему, объяснялась её причёска — очень неформальная по виду, такой янка дягилева стайл, но без чёлки — чтобы прикрывало. для меня же этот дресс-код был маркером «она своя, хиппушка».
про янку дягилеву мы тоже говорили, кстати. она не только выглядела, но и владела предметом. но напутствие я от неё получила странное
(тогда я не оценила всю прелесть, потому что у меня соответствующих понятий — или, как говорят сейчас, оптики не было).
мы поговорили про вудсток, про любовь, про ангедонию, про дягилеву и, кажется, почему-то про чижа. а вывод был про то, что
«рок’н’ролл не бабское дело».
я, кажется, только теперь оцениваю идею этой фразы и глубину дискурса.
и ценность фем-повестки заодно (-:
она, эта повестка, не только про то, чтобы вот прям бороться-бороться за права. активизм — удел нечастый (вот правда, мне кажется, что места на броневиках имеют очень ограниченную площадь, и далеко не всем туда вообще хочется и надо лезть). зато феминистическая риторика и оптика помогают дееевочкам разглядеть собственную мизогинию, прикрученную к ним (патриархальным, да?) обществом, и обнаружить, что она служит источником нелюбви к себе и фабрикой (само)ограничений.
потому что не бывает «других женщин», если ты сама женщина.
так что потягнем за клару, розу, кораллы и кларнеты; за бебелину и пестелину; за любовь к себе и к человечеству без деления его на сорта.
обнимаю девочек и мальчиков, we all shine on.
