мне настолько хватает информации — и внутри, и снаружи — что я не слежу за новостями. более того, считаю болезненной или, как минимум, бесполезной привычку «включённого репродуктора» — это когда в доме обязательно должна вещать радиоточка (привет, мам). или когда каждый день нужно смотреть девятичасовой выпуск новостей («чтобы знать, что в мире творится», привет, пап, бабушка, дедушка, хотя нет, дедушку я практически не помню).
эти привычки погружают в коллективный травматический опыт двадцатого века, на самом деле, — когда по репродуктору передавали метроном и «от Совинформбюро». когда после «время, вперёд» Свиридова надо было выловить в отфильтрованных подачах какие-то крупицы информации про Карибы, например, или про Припять — понять по изгибу брови ведущей выпуска, как там, опа или ещё норм пока, и куда летят ракеты/плывёт радиоактивное облако.
в современных новостных подачах, когда между информационными каналами есть конкуренция, хватает эксплуатации «испуганного мозга». отсюда перекос в освещение негативных событий (положительные и те, что делают улыбаться и верить в человечество, всегда были где-то на задворках выпуска: в зоопарке родилась панда, три секунды видео и впечатление, будто эта новорождённая панда прорвалась в общий драматический контекст с боем или попала «в ящик» по чистой случайности, потому что плохие новости кончились).
когда я работала в одной редакции, мы получали клёвые кейсы и инструкции. выезжая на место автоаварии, возьмите с собой гвоздики, положите на асфальт рядом с разбитыми стёклами, сделайте кадр, напишите об этом. найдите родственников, спросите, каково им сейчас. sounds like hell, но я понимаю эту механику и даже, наверное, никак к ней не отношусь — ни плохо, ни хорошо.
иногда действительно важно восстановить всю историю — чтобы понять, как устроено какое-то явление. чтобы зафиксировать опыт про/выживания. но в большинстве историй нет глубины исследования или нет самого предмета этого исследования. потому что иногда shit просто happens. и погружение в новостную повестку только создаёт ощущение причастности ко всем бедам мира, с которыми ты, тем не менее, ничего не можешь поделать. мир страшное место, ты посмотри, что там происходит, а ты ещё не купила соль, гречку, спички, туалетную бумагу, нефтяную скважину, доллары и евро. плюс ещё один привет из нашего коллективного прошлого — ощущение, что в новостях всегда что-то недоговаривают (а дальше тот самый испуганный мозг додумывает то, что недоговаривают).
даже если на пульте ты используешь только кнопку «выкл», новости всё равно догоняют. информационная среда — очень проницаемая, поэтому можно вести профиль про картишки, устойчивость, роман с собой как стиль жизни — и всё равно помимо своей воли узнавать по серии сториз «как использовать факт вручения премии «Оскар» для продвижения», что Оскара таки вручили. а по ленте, в которой вдруг все стали писать про тревогу и тревожность — что опять что-то происходит. на этот раз, конечно, пандемия. и паника распространяется быстрее, чем вирус.
масштабы, транслируемые в новостных сообщениях, провоцируют дать симметричный ответ — контролировать то, что ты априори не можешь проконтролировать: глобальную санитарно-эпидемическую обстановку и вообще порядок во вселенной. не можешь? вот и дрожи.
вчера, оценив масштабы антитревожной темы в ленте, я с удивлением обнаружила, что меня эта паника не трогает. но многих да. и меня раньше тоже. и мне нравится, что в противовес этому появляются те самые посты в ленте, которые поддерживают и помогают успокоиться. правда, на меня-сейчас они произвели противоположное влияние — я начала тревожиться по поводу того, почему я не тревожусь. а потом уже и о том, что у нас в доме по спичкам. (надо же куда-то применять полученную информацию, будь она неладна.)
а потом коллега-фотограф ещё предупредил — погода говно, ураганный ветер и метель, ты ночью на свидание, оля, не ходи.
на этом месте я успокоилась, потому что как раз и не собиралась, вот молодец. а мама купила 12 рулонов туалетной бумаги, и это тоже прекрасно (не потому что паника, а потому что выгодно, по сравнению с восемью). и мы все помыли руки, а потом ещё раз помыли (не потому что эпидемия, а потому что мы привыкли мыть руки, когда приходим с улицы и в разные другие моменты). и попили тёплого (потому что чай).
на самый крайний случай — если совсем страшно снаружи — у меня есть свой внутренний кинематограф: я довожу все драмы до абсурда, гоняю свои внутренние картинки: вот, например, кругом осада-блокада, и я сижу топлю печку-буржуйку клариссой пинколой эстес, колодами, набросками раскладов и своими дневниками. так я усиливаю ощущение драмы до осязаемого и проживаю его — вместо того, чтобы тревожиться долго, отравляться им фоново, не понимая толком, чего именно я боюсь. если докрутить в голове развитие тревожного сюжета — станет видно, что именно тут страшно (и так я понимаю про себя, что я очень болезненно отношусь к потенциальной утрате культурных ценностей и смыслов, например).
а иногда драма такая драма, что просто смешно уже.
держите расклад на тревожный случай: можно с картами, потому что сам процесс успокаивает, а можно и без карт — помыслить над этими вопросами. к тому же время с картами для себя — это время социальной изоляции, а она, похоже, единственное пока доказанное «противоядие» от пандемии: держаться подальше от людей. и мойте руки, да: это по крайней мере осуществимое действие (в отличие от наведения порядка в мире).
