совершенно неожиданно получилось так, что когда я вдруг стала писать этот текст, у стивена кинга был день рождения (21 сентября ему исполнилось 72). ну что ж, ок, привет, синхрония, рада тебе.
днём я делаю много всего разного, а ночью читаю Стивена Кинга.
никогда раньше не читала, а в 38 лет — вот, пожалуйста, началось.
тут потрясающая атмосферность и проницаемость сред: всё происходит одновременно в одном-единственном времени — в настоящем (даже то, что закончилось, — не закончилось). и под внешней оболочкой жанра ужастика обнаруживается одно и то же: мы, мы и ещё раз мы. вот это мне ух как вкусно, потому что там слоёное пирожное, #всёметафора, как я люблю. а все страхолюдины — персонификации эмоций и чувств, которые испытывают герои и люди вообще.
я в полном восторге от естественности и неприглядности описываемой жизни.
она не идеальна, и это по-настоящему.
сейчас у меня Оно.
мне не страшно сходить пописать после этого чтения, но вот жить — немножко пострашней и поазартней, чем было до: плюс ещё один код к чтению реальности (код: horror; код: thriller).
не оборотня страшно и не клоуна, а людей и себя тоже.
людей страшно, потому что тут полно абьюза и токсичных отношений. сцены, где отчим «учит» ребёнка безоткатным молотком, или где переросток Генри «в назидание» вырезает на животе у другого мальчишки первую букву своего имени — эйч, Henry, или где мужчина «учит» свою женщину не курить ремнём, — они страшнее, чем погони с участием оборотней и прокажённые, предлагающие отсосать за десятик.
есть мнение, что абьюз — это абьюз, и там нет любви (а «бьёт — значит, любит» очень вредная и не соответствующая действительности народная мудрость). есть и другое — это звучит в расстановочной практике и ещё кое-где — что любовь есть единственный движитель всего этого балагана, но когда есть препятствия для этого движения, она закручивается ого какими узлами и приобретает сложные формы.
(ещё одно совпадение и близость по датам — 19 сентября ушёл Берт Хеллингер, но это уже очень внезапно к слову)
когда прямого и ясного русла для течения любви нет, часть этой большой и светлой энергии (иногда большая часть) направляется на обслуживание страха, преобразуется в страх. и из любви, смешанной со страхом, получаются самые живучие, самые отменные чудища, которые стозевно облы и тысячекратно лаяй.
или ПТИЦЫ (это зашибительная сцена — где мальчик по имени Майк посещает заброшенный завод, закрытый после несчастного случая (это отдельная тема, этот случай, — взрыв на Пасху) и сражается с ПТИЦЕЙ (она большая, и я пишу её большими буквами).
совершенно закономерно, что городская хтонь обитает в канализации. офигительно прозрачная и пронзительная метафора — городская канализация как всеобщий, всегородской «слив» говна не только физического, но и ментального. такое локальное коллективное бессознательное — к которому подключены не все представители рода человеческого, а только обитатели определённой местности. genius loci.
канализация вообще страшно — ты что-то такое сбрасываешь туда, дурно пахнущее, и оно отправляется в самостоятельное плавание. в САМОСТОЯТЕЛЬНОЕ. и не только ты, а вы все вместе — все горожане — отправляете это дело туда, в трубу. плюс носки, огурцы и котята. и змеи.
(в моих лет 10 у нас в городе была в ходу пугачка, что индусы, которые строили корпус гостиницы, выпустили в городскую канализацию змей. и змеи не дремлют)))
кстати, на том месте до сих пор СТРОИТСЯ и никак не может ПОСТРОИТЬСЯ. (и я не уверена, что там будет ок, когда стройка наконец завершится)))
и такие обморочные «нехорошие» места — тоже странная вещь, которая просто существует, не имея рациональных объяснений своему существованию. часто эту «обморочность» объясняют, возводя всё к антропогенной истории места. типа тут плохо, потому что тут было кладбище. или капище. или гульбище-похабище (жить неудобно, зато сны весёлые)))
функционал затухает, остаётся в прошлом
(кладбища здесь уже нет…),
а след и идея остаётся
(…а место гиблое).
это тоже как раз о том (психическом) измерении города, где всё происходит одновременно и длится всегда.
а вот это Оно — это натурально Оно, Ид города, его чёрная дыра и Тень.
человеческое сообщество, обитающее на некой территории, создаёт изнанки городов своими чувствами и помыслами.
и когда эти чувства и помыслы набирают критическую массу, тень сгущается. люди сами соприкасаются с этой изнанкой. если она страшная и отталкивающая, если она провоцирует на сильные чувства, — то напитывают и поддерживают её, эту изнаночную /систему смыслов/ места, энергией переживания/отношения.
Оно страшное, потому что Оно — мы.
потому что Оно — наше.
вообще кромешный ужас — когда эти фантомы набрали достаточно плотности, и солипсистский приёмчик «не вижу, значит этого нет» не срабатывает. мальчик закрывает глаза и говорит — «нет, этого не существует», а это подошло и придушило, и это мокрое и пахнет.
(у Шекли гуманнее — там от овеществлённого кошмара можно универсально спрятаться под одеялком. а у Кинга «одеялко» не работает. и именно поэтому у Шекли — фантастика, а у Кинга — ужжжасы).
весь этот Кинг — тень-тень-потетень, невозможно отделить от себя свою тень.
если жить чисто, чудищ может быть меньше.
для меня Стивен Кинг об этом: где живут чисто, чудищ нет.
никто никого не жрёт ни в гостиной, ни в канализации.
таково оно — читать ужасы и просветляться (-:
